Юлия Поспелова - Новая пьеса для детей (сборник)
Марго. Ну, я же говорю: духовно гораздо выше меня. А тебе?
Анна. Он мне недавно приснился.
Г-жа Ван Даан. Представьте себе: банка консервированного языка испортилась.
Марго. Да?
Анна. Да! Ну, или вернее, не совсем он. Я не знаю. Во сне он был такой… высокий. И взрослый. В смысле не возрастом, а, в общем… в общем, не маленький, как сейчас. Сейчас же даже не разберёшь, обращает он на меня внимание, или нет! А там… Он почти весь сон на меня смотрел. И так, что я чувствовала: пока он смотрит, я с каждой минутой становлюсь красивее, умнее, не знаю… нежнее что ли… И если это ещё чуточку продлится, то я вообще стану самой лучшей в мире – понимаешь? А потом…
Марго (тоже романтически). Потом?..
Анна. Потом Дюссель захрапел. (Смеются.)
Марго. Анна… Бедная моя Анна. Ну, не грусти. Я уверена, что Петер в тебя тайно влюблён. В тебя же все влюбляются.
Анна. Спасибо! А ты… После войны ты обязательно встретишься со своим… высоким духовно. Верь мне – я же всё-таки как-никак будущая писательница.
Марго (уже смеясь; с благодарностью). Вот именно: писательница, фантазёрка.
Анна. Встретишься! И скорее, чем ты думаешь. Я рада, что мы поговорили.
Марго. Я тоже.
Анна. Только маме ничего не говори про мою любовь.
Марго. Шутишь?
Переход: прошло время.
9. Чёрный деньГ-жа Ван Даан. Дорогой, мне кажется, пора взять из твоего запаса несколько колбас.
Г-н Ван Даан. Ни в коем случае. Это на чёрный день.
Г-жа Ван Даан. А сейчас, по-твоему, какой?
Анна. Пап! Я хотела рассказать: вчера видела за окном…
Г-н Франк (вдруг резко). Я же говорил: не подходить к окнам!.. Извини.
Анна. Да нет, ничего, ты прав. (Анна видит, что отцу неприятно из-за срыва и отвлекает его.) А ты помнишь, что сегодня годовщина прихода Дюсселя в Убежище? Он, конечно, сказал, что не будет праздновать. Не то событие. А я вчера спрашиваю: чего вы ждёте – поздравлений или соболезнований.
Г-н Франк. И что?
Анна. Он ответил, что примет и то, и другое. От него такой запах!
Г-н Франк. Анна!
Марго. Нет, правда. Мне кажется, у него по карманам гниёт еда.
Г-жа Ван Даан. Путти, дорогой, зачем ты всё время ходишь в этом фартуке?
Г-н Ван Даан. Бог знает, сколько это продлится – я хочу поберечь штаны. Ясно??
Г-жа Ван Даан. Я просто спросила. Отчего ты…
Г-н Ван Даан. Я хочу курить!!!
Г-жа Франк. Анна, может, ты всё-таки соизволишь мне помочь?..
Г-н Франк. Эдит, что это с тобой?
Г-жа Франк. Что со мной? А то, что кое-кто израсходовал всё семейное мыло. И мне пришлось мыть голову каким-то зелёным, клейким…
Анна. А мне жмёт вся обувь. Я выросла, а новую мне никто не хочет покупать. Пап, а давай я буду ходить в твоих ботинках.
Г-жа Ван Даан. Да твой грохот будет слышно ни то что внизу, а в самом Рейхе!
Анна. Вы бы лучше волновались о храпе господина Дюсселя.
Г-жа Франк. Это бесполезно. Неизбежное зло.
Анна. А я буду скользить в них, как балерина на пуантах.
Петер. Балерины не скользят.
Анна. Ах, извини, я забыла – ты же у нас знаток женщин и всех женских штучек.
Г-жа Франк. Боже, Анна!
Анна. Боже, мама!
Г-жа Ван Даан. Анна, как не совестно так разговаривать с молодым человеком? Вот когда я была в твоём возрасте, мой отец говорил мне….
Анна и Петер, и некоторые слова Марго. «Если молодой человек распустит руки, скажи ему: «Господин, я порядочная женщина!»
Анна. Невероятно, все истории убежища мы уже знаем наизусть. Пора объявлять конкурс на что-нибудь новенькое. Призом будет…
Г-жа Ван Даан. …Фасоль. Или горох. Потому что больше уже практически ничего нет. А вчера, между прочим, оставалось ещё немного сухарей. (Вполголоса мужу.) Ещё слава Богу, что распределением масла и маргарина заведуем мы, а не Франки. А то нас бы совершенно объели. Из чего мне прикажете готовить? Путти, милый, всего пару колбасок.
Г-н Ван Даан. Я сказал: нет!
Г-жа Ван Даан. Но Путти, хоть сосисочку. Разве я многого прошу?
Г-н Ван Даан. Нет! Нет, нет, нет, нет, нет, нет.
Г-жа Ван Даан. Я поняла.
Г-н Ван Даан. Нет. Нет. Бесповоротно: НЕТ! Сколько ещё раз повторить?
Г-жа Ван Даан. Путти, ты что? Я всего лишь…
Г-н Ван Даан. Ты всего лишь хочешь забрать у меня последнее, что у меня осталось. Сигареты кончились! Я четвёртый день не курю, а тут ты. Хочешь меня добить, да? Отнять последнее. Ведь их сожрут! Сожрут и глазом не моргнут. Сожрут, проглотят, уплетут за обе щёки, уничтожат.
Г-жа Ван Даан. Но Путти, разве ты не для этого их делал?
Г-н Ван Даан. Никто из вас не понимает, это же искусство! Я голоден, я сам так голоден… я нечеловечески голоден. Но я же их не ем! Я голоден и хочу курить, курить, курить, курить, понимаешь…
Г-жа Ван Даан. Поставь меня на место!
Петер. Ой, папа, папа, ты чего?
Г-н Франк. Герман! Так мы скоро друг друга съедим.
Г-жа Ван Даан. И по чьей же вине, интересно узнать?
Г-жа Франк. Отто, дорогой, иди сюда.
(Г-жа Франк мыла «в комнате» Ван Даанов и наткнулась на мешок с картошкой.)
Г-н Франк. Постой, Эдит, я сейчас…
Г-жа Франк. Я попросила тебя: иди сюда! Кто-нибудь в моей семье когда-нибудь будет откликаться на мои просьбы?
Г-н Франк. Что случилось, Эдит, тише.
Г-жа Франк. Подойди! Нет, ты подойди и полюбуйся на это.
Г-н Франк. Что?
Г-жа Франк. Ты что, не видишь? Полмешка картошки – дорогой, полмешка картошки – ты оглох? Ослеп? (Громко.) Полмешка картошки.
Г-жа Ван Даан. Очень кстати!
Г-жа Франк. Потрясающе кстати, с учётом того, что я нашла их под вашей кроватью!
Г-жа Ван Даан. На что вы намекаете?
Г-жа Франк. Тут уже не до намёков.
Г-жа Ван Даан. Я не намерена выслушивать оскорбления. Это уж слишком. Путти! Что ты молчишь, Путти, ты что не слышишь: на нас клевещут. Это же немыслимо. Почему ты молчишь?
Петер. Папа???
Г-жа Ван Даан. Путти? Нет, скажи, что это не так!
Он молчит.
Петер. Папа!
Г-н Франк. Герман! Я отказываюсь верить ушам.
Г-н Ван Даан. …Не знаю, как так получилось. Я хотел курить. Я так хотел курить – какое-то помрачение.
Анна. Господин Ван Даан… Не надо…
Г-н Ван Даан. Я не знаю, как мне загладить… Мне кажется, мы все здесь сходим с ума. Я, по крайней мере, точно. Петер, извини… Кёрли…
Петер. А я знаю.
Г-н Ван Даан. Что?
Петер. Я знаю, как мы всё исправим! Папа, не плачь. Мы проедим мамину шубу!
Г-жа Ван Даан. Как?
Петер. Ну, как-как? Отдадим Беп, а она – на чёрный рынок. Что может быть проще?
Г-жа Ван Даан. Час от часу не легче. Как тебе это вообще в голову пришло? Я носила ее почти столько, сколько мы с твоим отцом женаты. Ей сносу нет, она из превосходных кроличьих шкурок…
Петер. Тем более! Это значит, мы выручим за неё много денег.
Г-жа Ван Даан (чуть не плачет; искренне). Какой ты бессердечный, бессердечный.
Г-н Ван Даан. Я куплю тебе после войны воздушную, персиковую. Я обещаю. Кёрли, милая… Пожалуйста!
Г-жа Ван Даан. Это то немногое, что у меня осталось…
Анна. Но у вас есть ещё ночной горшок – на него никто пока не покушается.
Г-жа Ван Даан (зло; без экивоков). Ты когда-нибудь прекратишь вмешиваться?
Петер. Мам, мам, а давай устроим её похороны!
Г-жа Ван Даан. Анны? Петер, это всё-таки, пожалуй, слишком.
Петер. Да, нет, не Анны. Шубы! Чтоб ты с ней, как следует, попрощалась. Настоящие похороны. Будет весело. А когда продадим, наконец, нормально поедим. О, даже в рифму получилось.
Г-жа Ван Даан. Боже, что за бред! Ты перезанимался?
Анна. Ну, пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…
Петер. Пожалуйста!
Г-жа Ван Даан. Ну, хорошо. Сумасшедшие какие-то. И я с вами с ума сойду.
Петер. Чур, Анна поёт Шопена.
Анна (с радостью.) Ну, хорошо, уговорил. А ты ничего, молодец. Мам, пап, подпевайте. Ну, хватит дуться. Подпевайте же!
Петер. Пойдёт! (Он чувствует себя распорядителем бала и ведёт себя уверенней, чем обычно.) А теперь будем плакать и прощаться. Папа, ну, ради такого случая, за упокой шубы, ты должен разрешить всем съесть хотя бы по одной колбаске.
